Русские своих не бросают. Четвертая книга о Серой Мышке - Василий Лягоскин

Тело впереди обмякло и рухнуло бы на теплую плитку, которой была вымощена крыша. Но сильные руки, благодаря которым, собственно, красавчик и сомлел, подхватили его и утащили к столу. Незнакомец – уже без камеры, которая заняла место на соседнем стуле – безвольно обмяк на мягком сидении; как раз в то мгновение, когда на крышу ворвалась толпа возбужденных людей во главе с Абрамом. Последний – надо отдать ему должное – сразу же бросился к Наталье. Он еще и поднос нес в руках. Это была первая часть заказа – огромная тарелка овощного салата с приложением в виде крохотных розеток с приправами и набор «орудий потребления»; естественно в одном комплекте.

Казалось, Абрама больше занимал сейчас не близкий взрыв, а вопрос: «Что делать с этим красавчиком?». В смысле – бежать ли за вторым комплектом, салатом…

– А там и до вина дело дойдет, и до…

– Что там случилось? – Мышка царственным жестом руки отправила его в ту сторону, куда стремилась любопытная половина еврейского юноши.

Абрам метнулся к толпе, что уже не только собралась на самом углу крыши, ближайшему к развалинам дома, от которых только теперь вверх начал подниматься совсем невысокий столб пыли, но и вовсю обменивалась впечатлениями. Ну, и версиями, конечно. Одну из них парень в белоснежной рубашке с бабочкой на шее и донес до Натальи.

– Террористы, госпожа Ирина, – почтительно согнулся он достаточно далеко от ушей Мышки – так, чтобы никто не мог помыслить даже намека на интимные чувства, – говорят, что взорвали дом члена правительства.

– Ну, надо же, – изумилась такой буйной фантазии Наталья, на лице которой сквозь невозмутимость не пробилось ни горе, студившее душу, ни это самое изумление, – и не соврали ведь, собаки. Действительно из правительства – пусть не член, а советник, временно бездействующий. Вопрос – какого правительства?

Она позволила себе чуть заметно вздохнуть – вроде как от огорчения; от того, что вечер, точнее ночь, так замечательно начинавшуюся, испортили какие-то террористы. На самом деле этот вздох означал – советник правительства, членам которого сегодня никакие взрывы не грозили, только что вернулась на работу. Вот только взгляд, которым она одарила застывшего официанта, был далеко не рабочим. Мышка стрельнула игривым взглядом на красавчика и бросила на стол, рядом с блюдом, три стодолларовые бумажки.

– Вызови нам такси, – велела она с намеком на то, что ночь, несмотря ни на что, продолжается.

Абрам еще и помог дотащить неспособного пока ни к чему «кинооператора» до такси, за что был вознагражден еще одной бумажкой грязно-зеленого цвета. И успел услышать – как надеялась Мышка – название отеля, куда якобы отправилась парочка. Удивляться и размышлять на тему, что в «Бат-Яме» тоже хватало свободных номеров, ему не полагалось. Он так и простоял с полусогнутой спиной у освещенных ярче, чем днем, ступеней отеля, пока красные огни такси не скрылись за поворотом.

Адрес маленького отельчика Наталья назвала не случайно. Путь к нему лежал по извилистым улочкам арабского квартала, большей частью не освещенного. Здесь большие арабские семьи, живущие в домах предков десятками поколений, старались не допускать посторонних взглядов за высокие надежные стены. Ну и сами, естественно, взглядами за их пределами не шарили. Подполковнику Крупиной обочина дороги вдоль длиннющей стены, которую она десятки раз видела из автомобиля, вполне подошла. Она тронула таксиста за плечо – с заднего сиденья, где удерживала красавчика от сползания на бок, а потом на пол:

– Вот здесь притормози!

Водитель послушно притерся к обочине, не став глушить двигатель, и только потом попытался повернуться к пассажирам с недоуменным вопросом в глазах. Не успел – нежные сейчас, и одновременно безжалостные в неотвратимости действа пальцы, нажали на нужные точки, и теперь уже этого человека нужно было спасать от сползания под руль. Еще пара ударов, теперь уже кулачком по хребту, и пожилой еврей застыл скрюченным столбиком в той самой позе, в которую успел сползти. А Мышка уже не смотрела на него; она массировала пальцами, ставшими жесткими, как сталь, затылок, затем шейный отдел красавчика. Наконец один, достаточно сильный,

удар по щеке заставил того открыть глаза. В них пока не плескался ужас; этот боевик, а сотрудником спецслужбы он не мог быть по определению – израильтянин вряд ли бы спокойно смотрел на взрыв жилого дома – еще не успел подумать, что является сейчас единственным, очень нежелательным свидетелем случайного, и такого чудесного спасения Ирины Рувимчик. Наталья этот факт собиралась использовать на все сто. А значит, у этого свидетеля, лицо которого в свете далекого фонаря начало сереть, счет в жизни пошел на минуты. Последние.

– Чем больше ты сейчас расскажешь, дорогой, – Наталья сейчас, казалось, заполнила собой все пространство в немалом салоне такси, – тем дольше проживешь. Давай, пой!

И красавчик запел – яростно шепча, чуть ли не захлебываясь информацией. Имена, явки, события, что уже имели место и должны были произойти – их было так мало! Да и что серьезного мог сообщить обычный наблюдатель, который, оказывается, отирался на крыше отеля не первый день, и успел наглядеться и на саму Мышку и на ее домочадцев, и на Соломона, который весьма коряво попытался прошмыгнуть незамеченным к ним в дом. Про вакуумную бомбу малой мощности, разрушившую ее дом, Наталья и сама догадалась. О том, что это не только чей-то акт возмездия, или быть может, превентивный удар неведомого врага, направленный именно против нее, она тоже поняла, как только услышала о нескольких днях слежки. А вот о том, что это было еще и примеркой – к чему-то более грозному и ужасному – сообщил только что Хайрад-Дин. «Добро веры» – так переводилось это имя. Имя, несмотря на арабские корни, было афганским, как и сам красавчик, а вот воспитание и поведение Мышка назвала бы скорее европейскими. Не было в нем ни несгибаемости истинного «борца за веру», ни твердолобости моджахеда, готового погибнуть во славу Аллаха. И этим Наталья пользовалась. Увы – в каком месте и как громко должен был прогреметь новый взрыв, или взрывы, он сказать не смог. Афганец и про бомбу-то и ее применение именно здесь, в пригороде Тель-Авива, узнал лишь потому, что должен был отследить момент взрыва

– Ровно в ноль-ноль часов первого июня, – закончил он, наконец.

– Хайр, говоришь, тебя зовут? – задумчиво принялась поглаживать она шею несчастного террориста, который всю жизнь пытался врасти в общество всеобщего благоденствия, но так и не смог порвать с бородатыми соотечественниками, которые, кстати, очень хорошо платили, – кажется, на одном из горских наречий это означает: «До свидания»?

Афганец кивнул – так что Наталье даже не пришлось усилить нажим на нужную точку. Фактически он сам покончил с собой – так же верно и бесповоротно, как если бы вогнал себе в грудь нож или спрыгнул с крыши отеля. А Крупина, теперь уже не мешавшая безвольному телу сползти на пол автомобиля, ненадолго задумалась. Неизвестных – людей и фактов – в формуле терроризма, которую вывели чьи-то грязные во всех смыслах этого слова руки, только прибавилось. А из известного было всего несколько постоянных величин – Рим, два мобильных телефона… Ну и одна переменная, грозная в этой самой переменчивости – вакуумная бомба. Еще была проблема близких – семьи Емельяновых; их безопасности.

– Опять оплакивают меня, – вспомнила она последний случай, когда Николай с Лидой действительно поверили, что она погибла вместе с островом Зеленой лагуны, – места себе не находят. Как бы не бросились разбирать завалы прямо сейчас. А мы вот что сделаем!

На свет, точнее в очень темный сейчас салон появился первый телефон. Все номера в нем были израильскими. А какие они могли быть у сержанта штурмового отряда Шломо Мосса. Больше всего среди абонентов было женских имен, чему Мышка не удивилась. Но был среди них и номер командира – майора Давида Гаршвина. Наталья насчитала всего три гудка; почему-то в полной уверенности, что услышит сейчас не майорский, а другой, совсем незнакомый голос. Потому что для службиста даже средней сообразительности было понятно – раз телефон взяли, значит, по нему могут позвонить. Или должны. Кому? Не Ализе же, или Лиоре, или Эсфири…

Голос действительно был чужим, глухим и совершенно равнодушным. Майор Гаршвин ту пару фраз, что услышала Наталья в логове террористов, а потом в этом же мобильнике, произносил четко, громко и как-то даже весело, несмотря надолжность, которую занимал. Этот же…

– Майор Кантор, – проскрипела трубка, и Наталья не сдержалась, не отказала себе в удовольствии передразнить таким же скрипучим, словно резинкой по стеклу, голосом: